Орден Голландского Льва

Из заметок Хью Шерингфорда Фрэнсиса,

 историка криминалистики XIX века

Вершины сыскного искусства, достигнутые одним из безусловно величайших детективов нашего времени мистером Шерлоком Холмсом, по большей части получили достойное освещение в записках его друга и коллеги доктора Джона Уотсона. Нет сомнений в том, что, понимая свою ответственность как летописца перед современниками и грядущими поколениями, доктор Уотсон прилагал все усилия к сколь возможно более многогранному и подробному описанию бесконечно разнообразных случаев, где мистер Холмс в полной мере раскрывал свои аналитические способности и наглядно демонстрировал превосходство своего метода перед традиционными клишированными приемами работы официальной полиции. В то же самое время ряд случаев, зачастую уникальных в своей сущности, удостоился лишь кратких упоминаний и лапидарных комментариев доктора Уотсона – по преимуществу в связи с высоким уровнем секретности или существенным социальным резонансом, хотя имели место и иные причины. Так или иначе, в жизнеописании мистера Холмса возник ряд пробелов, которые, впрочем, могут быть заполнены при надлежащем использовании сведений из архивной документации.

Известно, что всякая новость имеет свой срок давности, и сейчас, по прошествии нескольких десятков лет, на суд читателя могут быть представлены отчеты о случаях, которые доктор Уотсон обязан был опустить в свое время при составлении литературной биографии мистера Холмса. По преимуществу необходимые для связного изложения факты не представляют секретности на данный момент и могут быть обнародованы без существенных потрясений умов современников.

Необходимо, однако, отметить, что не получившие удовлетворительного освещения случаи неоднородны. Примерно половина дел, удостоившихся лишь упоминания в записках доктора Уотсона, была рассмотрена мистером Холмсом в самом начале его детективной практики; некоторые дела, в свою очередь, происходили при непосредственном участии доктора Уотсона в расследовании связанных с ними обстоятельств. Такие дела отмечены не только косвенными архивными свидетельствами, но и непосредственными заметками друга и коллеги мистера Холмса, которые делались в процессе рассмотрения того или иного случая. Обыкновенно упомянутые заметки становились основой для очередного рассказа, но в делах существенной политической важности или широкого общественного резонанса им суждено было оставаться в форме черновиков.

Случай, описываемый в настоящем повествовании, относится к разряду именно последних. Комментарии доктора Уотсона к этому делу обширны и последовательны, практически не требуя сколь-либо значимой обработки, но, безусловно, не могли быть опубликованы в момент их завершения. Завеса секретности, скрывавшая ранее обстоятельства этого дела, была недавно снята, однако до сих пор они не получили должного освещения.

«Согласно моим записям,» – отмечает доктор Уотсон, – «3 февраля 1887 года было положено начало одному из наиболее трудоемких дел, какие когда-либо рассматривал мой друг Шерлок Холмс. Этот случай – наглядная иллюстрация того, как незначительное на первый взгляд происшествие может вызвать к жизни череду загадочных и необъяснимых фактов, запутанность и противоречивость которых способна ввергнуть в недоумение официальную полицию трех европейских стран. Холмс занялся расследованием упомянутого эпизода практически случайно, хотя и по просьбе давнего друга его семьи; в конце концов, однако, стало очевидно, что исключительно его вмешательство на самых ранних стадиях развития этого дела предопределило его успешное завершение.

Утром того дня я спустился в нашу гостиную незадолго до завтрака и не без удивления обнаружил, что у Холмса уже сидит посетитель. Увидев меня, гость привстал с кресла и слегка поклонился в знак приветствия; Холмс обернулся.

– А! Уотсон, – сказал мой друг. – Вы как раз вовремя. Позвольте представить вам нашего сегодняшнего гостя; это monsieur Пуаро, который стажируется ныне в бельгийской полиции.

– Рад знакомству с вами, monsieur Пуаро, – сказал я, усаживаясь в свое кресло и не без интереса окидывая взглядом нашего посетителя. Он был невысок ростом, с овальным лицом и существенными усами, которые, похоже, составляли смысловой центр упомянутого лица. Учитывая молодой возраст гостя, столь значительные усы необходимо было отращивать с самого момента рождения. Мундир бельгийской полиции был безукоризненно чист и идеально отглажен; собственно, и весь облик посетителя говорил о пристрастии к аккуратности.

– Пуаро принадлежит к друзьям нашей семьи, – пояснил Холмс из глубины своего кресла. – Не исключено, что в глубине веков, которую мы не можем прозреть даже с использованием исключительно объемных архивов, существует пересечение родословных древ наших семей, поскольку еще с университетской скамьи Пуаро проявляет определенные, я сказал бы – значительные способности к логическому анализу, которым он и обязан своим нынешним положением. Я совершенным образом не буду удивлен, если его карьера в службах охраны закона не займет сколь-либо значительного количества времени.

Полагаю, Пуаро, вы не будете возражать, если я вкратце изложу доктору Уотсону сущность той части нашего разговора, которую он пропустил. Мне самому необходимо будет проследить, насколько корректно я сохранил в памяти ваше повествование.

Итак, три дня назад, тридцатого января, на границе Бельгии и Германии службами пограничного досмотра был остановлен груз, адресованный в Дюссельдорф для Рейнско-Рурской транспортной компании. Наряду с разрешенной продукцией в страну пытались ввезти значительное количество прозрачных кристаллов, оставляющих царапину на стекле.

– В Бельгии осуществляется добыча алмазов, – пояснил monsieur Пуаро, – и пограничные посты имеют указания всемерно препятствовать контрабандному вывозу камней из страны.

– Лица, сопровождавшие груз, были арестованы, но добиться от них информации о происхождении камней не удалось. Бельгийская и немецкая полиция организовали совместный штаб  по расследованию обстоятельств, после чего, разумеется, осуществили визит по адресу назначения груза.

– Полагаю, они ничего там не нашли? – спросил я.

– Совершенно верно, мой дорогой Уотсон, ничего. Они обнаружили пустой склад; Пуаро был в составе исследовательской группы и обратил внимание на отсутствие пыли на столах и стульях в некоторых кабинетах, а также на следы приема и отгрузки ящиков, вероятно – таких же, как и задержанные. Самой компании, необходимо отметить, не оказалось в государственных реестрах и документах. Со всей очевидностью, агенты злоумышленников по своим каналам получили предупреждение, что груз задержан, и в самом спешном порядке покинули склад.

Посовещавшись, высокие полицейские чины приняли решение ожидать новых попыток ввоза запрещенного груза; они озаботились созданием осведомительной сети и установкой слежения за покинутым складом. Полтора дня прошло без видимого результата – предположительно, организация остановила свою деятельность и залегла на дно, ожидая, пока уляжется шум. В конце концов терпение оставило Пуаро, который, кстати заметить, изначально не был согласен с подобным планом, и он направился в Лондон рекомендовать это дело моему вниманию.

Непосредственно перед вашим появлением, Уотсон, мы возвращались к теме самих камней. Звучит не вполне правдоподобно, но ни пограничные службы, ни объединенный штаб даже не удосужились направить камни на экспертизу. Вероятно, имевшие место ранее случаи убедили их в том, что любой скрываемый от контроля бесцветный камень является алмазом. Пуаро, однако, был настолько любезен, что взял с собой один из камней для меня.

Пуаро кивнул и извлек из кармана небольшой мешочек. Не развязывая, он протянул его Холмсу; мой друг распустил стягивавший горловину шнур и выложил на ладонь прозрачный неограненный кристалл размером приблизительно с ноготь мизинца.

– Что ж, – сказал Холмс, рассматривая камень, – у службы пограничного досмотра, конечно же, были основания для беспокойства. Как думаете, Уотсон?

Я согласился, что камень более чем похож на алмаз.

– Не будем, тем не менее, игнорировать те возможности, которые предоставляет в наше распоряжение современная научная мысль, – продолжил Холмс, поднимаясь из кресла и перемещаясь к столу с микроскопом. – Как вам, полагаю, известно, микроскопические исследования значительным образом полезны в целом ряде сфер экспертной деятельности, и геммологическая наука – не исключение.

Некоторое время он молчал, склонившись над микроскопом и вращая колесики настройки; через минуту или две он выпрямился и извлек камень из фиксирующих устройств микроскопа.

– Пожалуй, Пуаро, вы не зря проделали этот путь, – сказал он, направляясь к столу для химических опытов. – Есть все основания полагать, что многоуважаемый объединенный штаб получит при нашем содействии новые сведения о задержанном грузе.

Пуаро слегка наклонился вперед, что, предположительно, выражало высокую степень заинтересованности.

– Что же вы обнаружили, мистер Холмс? – спросил он.

– Прошу вас, джентльмены, подойти к столу, – ответил мой друг, оборачиваясь к полкам, где стояли его реактивы. Мы покинули наши кресла и приблизились; Холмс уже нашел требуемое и держал сейчас камень пинцетом. В другой руке у него была открытая бутыль неясного свойства.

– Итак, – сказал Холмс, – сейчас я проведу единственный опыт, и, смею вас заверить, все станет нам с вами совершенно ясно.

С этими словами он наклонил бутыль над камнем, выпуская из горлышка единственную каплю – точно в середину кристалла. Эффект превзошел все мои ожидания: внезапно на том месте, куда упала капля, образовалось мутное пятно. Пуаро, необходимо признать, совершенным образом не выглядел удивленным; напротив, его лицо расплылось в улыбке, как будто именно этого он и ожидал.

– Превосходно, – произнес мой друг, откладывая камень и закупоривая бутыль. – Все подтверждается.

– Боюсь, я не вполне понимаю сущность произошедшего, – вынужден был признать я. – О чем говорит этот результат, Холмс?

– Это не алмаз, мой дорогой Уотсон. Но, пожалуй, наша небольшая проблема становится от этого еще более интересной.

– Не алмаз? Но что же это, в таком случае?

Холмс вернулся в свое кресло и жестом пригласил нас сесть вновь.

– Позвольте, Пуаро, я поясню то, что вы, как я понимаю, уже сознаете по результатам нашего опыта. На территорию Германии пытались ввезти циркон – камень, безусловно, ценный и уважаемый в ювелирном деле, но с алмазом, безусловно, несопоставимый. Думаю, мы можем смело предположить, что циркон намереваются использовать по одному из наиболее частых его назначений – в качестве имитации алмаза. Безусловно, в теории это может и не составлять преступления, но способ, каким камни пытались ввезти, говорит о злонамеренности этого плана – таким образом, от понятия имитации мы неизбежно переходим к понятию подделки, что само по себе уже не может не вызывать настороженности. Ограненный и помещенный в оправу циркон может ввиду ограниченности видимого пространства камня обмануть даже эксперта, не говоря уже о примитивной пробе на царапание стекла. Циркон, как вы знаете, относится к кварцам и тоже тверже стекла, так что неподготовленный человек вполне в состоянии спутать его с алмазом.

Изучая камень под микроскопом, я отметил особенности преломления, не характерные для алмаза; окончательно же мои подозрения подтвердила проба по методу, открытому химиком Клапротом – капля соляной кислоты безвредна для алмаза, на цирконе же оставляет пятно.

Итак, Пуаро, – обратился мой друг к бельгийцу, – что вы намерены теперь предпринять?

– Я, безусловно, проинформирую штаб о нашем открытии, – задумчиво произнес Пуаро, – но лично мне кажется сомнительным, чтобы они существенно изменили свои планы в результате моего сообщения. Похоже, они не в состоянии принять в расчет банальную психологию: узнав, что груз перехвачен, злоумышленники не повезут второй тем же путем. Легального же способа транспортировки у них явным образом нет. Стало быть, на время они просто прекратят все транзитные операции... Я думал осуществить некоторую самодеятельность и еще раз осмотреть склад назначения – возможно, там обнаружилось бы что-то, могущее указать нам путь дальнейших изысканий.

– А что, кстати, с отправителем груза? – спросил я, используя паузу в монологе Пуаро.

– В соответствии с бумагами груз отправлен из одной брюссельской компании по производству ковров и связанной продукции. Их контору уже навестили; драгоценными камнями там и не пахнет. Владелец представил нам учетные документы, из которых следует, что Рейнско-Рурская компания получила за прошедший месяц шесть партий ковров, по две партии в неделю. Агента заказчика нам описали, приметы разосланы, но пока без видимого результата. Камни, вероятно, вкладывали в грузы уже после отправки.

– Что ж, – сказал Холмс, – дело обещает быть небезынтересным, и, думаю, мы с доктором Уотсоном сможем составить вам компанию в ваших розысках. Для начала посетим Брюссель, чтобы узнать последние новости – кажется, Пуаро, вы упоминали, что объединенный штаб находится там? – а затем определим, каковы будут наши последующие действия.

– Почту за честь, мистер Холмс, – ответил Пуаро, улыбаясь, – работать вместе с вами.

– Отлично. Тогда давайте воздадим должное превосходному завтраку миссис Хадсон, а следом, не откладывая дела в долгий ящик, осуществим сборы и отправимся на вокзал. Потеряно немало времени, и нам целесообразно действовать ускоренным темпом.

Полагая описание нашего пути до Брюсселя безынтересным для читателя, я позволю себе перейти непосредственно к событиям следующего дня, когда Холмс в сопровождении Пуаро направился в объединенный штаб. Уровень предпринимаемых полицией двух стран мероприятий непосредственно свидетельствовал о том, какое существенное значение придавали происшествию высшие полицейские чины, хотя необходимо признать, что я сомневался в сохранении прежнего статуса проблемы после сообщения, несомого Холмсом и стажером бельгийской полиции.

В момент, когда мы достигли здания штаба, руководящие чины бельгийской и немецкой полиции проводили утреннее совещание по результатам расследования, что обеспечило нас практически получасовым ожиданием. В конце концов, однако, заседатели все же покинули совещательный зал, и нам была предоставлена возможность переговорить с координаторами штаба – господином Тавернье, представлявшим бельгийскую сторону, и господином Шпергером, уполномоченным представлять немецкие службы охраны порядка. Необходимо отметить, что мы получили персональную аудиенцию преимущественно благодаря визитной карточке моего компаньона, хотя Пуаро также предпринимал некоторые усилия по достижению указанной цели. Разговор наш велся по-французски, и в меру моих скромных способностей я постараюсь сколь возможно более полно изложить его.

– Добро пожаловать в Брюссель, мистер Холмс, – любезно приветствовал моего друга бельгийский полицейский. – Мы наслышаны о ваших успехах в нашем нелегком деле, и, хотя Пуаро проявил несколько излишнюю самостоятельность, я рад видеть вас в нашем штабе. Дело серьезное, и содействие лучшего аналитического ума Европы ни в коей мере не станет для нас бесполезным.

Холмс улыбнулся: видно было, что высокая характеристика польстила ему.

– Мы с нашей стороны также будем приветствовать вашу помощь, – добавил господин Шпергер.

– Превосходно, – заключил Холмс. – Что произошло в расследовании за время отсутствия Пуаро?

– К сожалению, совершенно ничего, мистер Холмс. Прошедшие часы не дали нам никакой новой информации. Нам пришлось даже отпустить двух задержанных ранее сопровождающих груза, потому как мы не можем доказать их причастность к контрабандным алмазам.

– Цирконам, – поправил Холмс.

– Простите?

– В грузе не алмазы, но цирконы, комиссар Тавернье, – пояснил Пуаро. – Мистер Холмс установил это посредством химического и оптического анализа.

На лицах руководителей штаба практически единовременно отразилось очевидное удивление.

– Цирконы, мистер Холмс? Но...

Господин Шпергер неожиданно расхохотался.

– Действительно, Тавернье! – вскричал он. – Наши молодчики были так уверены в своей правоте, что даже не отослали камни на экспертизу. Что ж, надо признать, мы получили по заслугам. Спасибо, мистер Холмс, за сведения; пожалуй, штаб можно сворачивать за несерьезностью дела.

– Не торопитесь, герр Шпергер, – покачал головой Холмс. – Это дело не такое простое, каким кажется. Для чего злоумышленнику ввозить циркон контрабандно, рискуя не только перехватом груза, но и, возможно, собственной головой, если он, как мы только что убедились, способен организовать подставную фирму и вполне легально закупать тот или иной товар по своему разумению?

– Совершенно ясно, – сказал Пуаро, – что он не желает легального оформления  своих сделок, чтобы их нельзя было отследить. Сообразно, мы можем предполагать: официальным властям, в том числе полиции, не должно быть известно о том, что кто-то закупил где-то груз циркона для таких-то целей.

– Господин стажер мыслит здраво, – одобрительно сказал monsieur Тавернье. – Но в чем преступная польза циркона?

– В изготовлении имитаций? – закончил за него господин Шпергер. – В этом нет правонарушения. Мое мнение неизменно – необходимости в дальнейшей работе штаба нет.

– В изготовлении подделок, – сказал я, ударяя на последнее слово.

На лицо господина Тавернье набежала тень. Вероятно, эта мысль ему не понравилась; господин Шпергер также не выглядел обрадованным этим предположением. Координаторы переглянулись, будто обмениваясь соображениями, и, с определенной очевидностью приняв решение продолжать расследование дела, вновь обратились к Холмсу.

– Что вы планируете предпринять, мистер Холмс? – спросил monsieur Тавернье.

Холмс сидел в молчании около минуты, после чего заговорил:

– Пуаро выразил желание повторно посетить склад Рейнско-Рурской компании в надежде изыскать нечто, упущенное ранее. Я приветствую это желание и присоединюсь к Пуаро. Пока мы будем занимать наши умы складом, штабу следует заняться сбором той информации, которая может быть для нас полезна. Я думаю, все присутствующие согласятся с тем, что нелегальный ввоз ювелирного камня предполагает некоторые злонамеренные действия с его использованием; наиболее вероятная сфера применения циркона – подделка алмазов, хотя,  конечно же, надлежащим образом окрашенный циркон может имитировать и иные камни. История криминалистики знает две основные сферы применения поддельных изделий ювелирного искусства – продажа под видом подлинных и подмена подлинных при хищении. Обе эти гипотезы мы обязаны отработать. К моменту нашего возвращения из Дюссельдорфа представьте к моему рассмотрению информацию обо всех выставках ювелирной продукции, которые должны состояться в Бельгии и Германии в течение ближайших трех месяцев, а также о том, какие крупные ювелирные дома ожидают поставок бриллиантов или алмазов в течение этого же срока в этих же странах. Кроме того, предпримите усилия к получению информации о других деловых связях Рейнско-Рурской компании.

– Непременно, мистер Холмс, – поднялся из-за стола monsieur Тавернье. – Приложим все усилия к изысканию необходимых сведений.

– Превосходно, – подвел черту мой друг, привычным порывистым движением вставая со стула. – Мы незамедлительно отбываем в Дюссельдорф и, по всей вероятности, возвратимся на следующий день. Всего наилучшего, господин Тавернье, герр Шпергер.

Покинув здание штаба, мы разошлись в противоположных направлениях. Пуаро ушел домой, мы же – к гостинице, где остановились; местом встречи было обозначено второе купе вагона первого класса в поезде, который должен был доставить нас из Брюсселя в Дюссельдорф. Заказом билетов Холмс своим обыкновенным образом озаботился предварительно.

Уже в купе мой друг и Пуаро продолжили обсуждение дела, по преимуществу той его части, которая имела непосредственное отношение к складу мифической компании-адресата. Холмс уточнял некоторые детали, представлявшие для него интерес; стажер бельгийской полиции же, казалось, предпринимал попытки проверить через содействие моего компаньона свои собственные теории по сущности описываемого дела.

Склад, принадлежавший Рейнско-Рурской транспортной компании, представлял еще более жалкое зрелище, нежели сформировавшееся у меня ранее предварительное представление, опиравшееся на рассказ Пуаро. В абсолютном большинстве помещений все предметы, пол, даже стены покрывал густой слой пыли, и могло создаться чувство, будто это безликое серое здание не использовалось годами. Однако в некоторых кабинетах при складе в значительно меньшей степени ощущалось общее запустение; Холмс, бегло осмотрев их, подтвердил тезис Пуаро о том, что эти кабинеты относительно недавно использовались по своему непосредственному назначению. Следы активной человеческой деятельности характеризовали и основные помещения склада – было, в частности, совершенным образом очевидно, что в них разгружали партии поступающего товара. Холмс и Пуаро обнаружили также и признаки отгрузки упомянутых партий на транспорт, который отбывал в юго-восточном направлении; вызванный наблюдатель из числа локальных полицейских некоторое время размышлял, после чего со значительной уверенностью уведомил нас, что в указанном направлении находится одна из дорог государственного значения, проходящая через Кельн.

– Что ж, – заключил Холмс по завершении осмотра, – безусловно, после полицейского обыска говорить о сколь-либо значимых следах традиционным образом не приходится. Как и во многих иных случаях, складывается непосредственное ощущение, что место потенциального преступления посетило стадо слонов. Вместе с тем мы, пожалуй, все же не зря совершили эту небольшую прогулку. Мы получили очевидные сведения о том, что Рейнско-Рурская компания являлась не конечным, но промежуточным пунктом движения груза; есть основания также и для утверждения, что грузы поступали на склад из двух различных источников – полагаю, вы помните недвусмысленные свидетельства этого, которые мы изыскали в помещениях склада. К сожалению, господа злоумышленники не оставили нам очевидных свидетельств, могущих дать представление о сущности упомянутых грузов: документация, инвентарь и прочее были удалены со всей возможной ответственностью. Однако сам метод обработки груза полностью ясен, и, хотя у нас отсутствует непосредственная возможность объяснить его, мы можем сохранить его в памяти и встраивать в формируемые нами гипотезы. Когда в нашем распоряжении окажутся базовые факты, имеющие отношение к преступлению, этот эпизод неизбежно займет свое место в наших логических построениях и в последовательности событий, представленной нашему взору.

Мне представилось, что по преимуществу Холмс адресовал свой монолог Пуаро, который, хотя и сделал ряд существенных наблюдений, сумел обнаружить не все из упомянутого сейчас моим другом. Бельгийский стажер слушал Холмса со всем возможным вниманием и доверял основные мысли своему рабочему блокноту.

– Последовательность и методичность – одни из основных добродетелей Пуаро, – сказал Холмс, заметив, по всей вероятности, мой направленный на упомянутый блокнот взгляд. – В отличие от большинства своих коллег, он не склонен забывать о том, сколь важен для начинающего сыщика практический опыт, и не упускает возможностей его обретения.

Пуаро улыбнулся, поднимая взгляд от блокнота.

– Вы формулируете мои мысли, мистер Холмс. Однако: что теперь? Мы возвращаемся?

– Именно так, мой дорогой Пуаро, мы возвращаемся. До завтрашнего дня мы не станем более тревожить многоуважаемый штаб, но затем, полагаю, вправе будем рассчитывать на некоторые новые данные.

В тот же день мы возвратились в Брюссель и распрощались с Пуаро до следующего утра; бельгийский стажер направился в сторону штаба, где у него еще оставались дела, мы же отбыли в нашу гостиницу.

Утром мы застали в штабе одного лишь господина Тавернье – господин Шпергер еще не возвратился из Германии, куда отбыл вчера с целью выполнить рекомендации Холмса.

– Доброе утро, мистер Холмс, – приветствовал бельгийский координатор моего компаньона. – Прошу садиться. Герра Шпергера еще нет, но с моей стороны списки готовы, и вы сию же секунду можете их изучить. К моему глубокому сожалению, они абсолютным образом невелики.

Холмс взял листы бумаги, протянутые ему господином Тавернье, бросил на них единственный взгляд и передал их мне. На первом листе были обозначены четыре выставки ювелирных изделий, на втором – названия пяти известных всей Европе ювелирных домов. Напротив каждого из названий был обозначен прочерк.

– Прочерк означает, что в этих домах никогда не слышали о Рейнско-Рурской транспортной компании, – пояснил господин Тавернье.

– Перечисленные вами выставки все регионального масштаба, не так ли? – спросил Холмс.

– Да, мистер Холмс, и никаких стоящих риска ценностей там не представлено. Более того, в заявленных на демонстрацию изделиях практически нет бриллиантов. Ювелирные дома также отрицают и ожидаемые поставки камней, и деловые отношения с Рейнско-Рурской компанией. Либо он скрывают это, либо преступный замысел расположился за пределами Бельгии.

- Скорее второе, - сказал Холмс, - поскольку об этом косвенно свидетельствуют обнаруженные нами на складе следы.

Пока мой друг излагал бельгийцу сущность и результаты наших изысканий, успел возвратиться господин Шпергер. Он вежливо отказался от предложения повторить повествование с самого начала, аргументируя это возможностью услышать пересказ позднее от своего коллеги по штабу, и ограничился тем, что внимательно выслушал заключительный этап рассказа Холмса. Мой друг подвел краткий итог, повторив умозаключение о необходимости поиска злоумышленника вне пределов Бельгии, и обратился к немецкому представителю служб охраны закона.

- Удалось ли вам обнаружить что-либо ценное для нас, господин Шпергер? Monsieur Тавернье уже представил нам некоторые потенциально интересные нити, но они со всей очевидностью никуда не ведут. Впрочем, насколько я могу судить по результатам краткого анализа, вы также немногое можете предложить нам – не так ли?

Господин Шпергер улыбнулся.

- Полагаю, я представляю сейчас превосходный объект физиономического исследования, - сказал он, извлекая записную книжку. – Действительно, мы тоже мало чем можем похвастаться. В Дюссельдорфе непрерывно проходят различного рода технические выставки, во всех же иных городах и регионах вовсе отсутствуют планы подобного рода. Ближайшая по времени существенная экспозиция произведений ювелирного ремесла намечена на лето сего года; сейчас же гражданин Германии склонен созерцать скорее витрины с зимней одеждой. В том, что касается ювелирных домов, – о Рейнско-Рурской транспортной компании в них даже не слышали. У меня складывается ощущение, что ковровая фабрика в Бельгии была их единственным деловым партнером.

- Что ж, - сказал Холмс, поднимаясь, - мне необходимо некоторое время посвятить размышлениям о том, какие новые факты стали нам известны и в чем может состоять их связь. Я сообщу вам о наших дальнейших действиях посредством телеграфной сети.

Попрощавшись с координаторами, мы покинули объединенный штаб и возвратились в гостиницу».

На этом стройное изложение фактов, организованное в последовательный рассказ, прекращается. Необходимо связывать этот факт с теми известиями, которые поступили мистеру Холмсу позднее, в процессе изыскания информации по иным каналам. Логично предположить, что доктор Уотсон уяснил себе невозможность публикации повествования об этом расследовании мистера Холмса и сообразно прекратил обработку черновых записей.

Канва дальнейших событий, тем не менее, по преимуществу ясна из заметок в записной книжке доктора Уотсона, поскольку, как было упомянуто выше, черновые отметки делались другом и коллегой мистера Холмса безотносительно перспектив публикации. Вместе с тем ряд существенных подробностей был по понятым причинам опущен и может быть восстановлен исключительно через посредство сторонних источников.

По свидетельству доктора Уотсона, «тем вечером Холмс уделил значительное внимание рассматриваемой нами проблеме и постепенно наполнил дымом из своей трубки весь номер гостиницы». Следует полагать, что мистер Холмс занимал свой аналитический ум не одним лишь планированием, но и прогнозированием возможных эффектов. Определенная деликатность дела требовала аккуратных и взвешенных действий.

Решение было найдено, и на следующий день мистер Холмс рекомендовал многоуважаемому штабу существеннейшим образом расширить круг необходимых поисков и, работая в самом непосредственном сотрудничестве со службами охраны порядка иных стран, единовременно запросить сведения о ювелирных выставках, о компаниях, ожидающих поставок камней, а также многообразных заводах и предприятиях по переработке, огранке и тому подобным деяниям, связанным с изготовлением украшений, в пределах Европы. Доктор Уотсон вскользь отмечает, что последняя мысль, имеющая отношение к заводам, принадлежит Пуаро, который интенсивно размышлял над проблемой, изложил свои соображения мистеру Холмсу, и наш великий соотечественник счел необходимым принять одно из предположений бельгийского стажера.

Сбор и обработка сведений заняли день или два, после чего мистер Холмс незамедлительно приступил к их анализу. Доктор Уотсон не отметил точных выкладок, но есть основания полагать, что на сей раз списки представлялись существенно более внушительными, нежели плоды трудов бельгийского и немецкого координаторов. Единственным незначительным облегчением мог стать тот факт, что ни одна европейская компания не закупала товарную массу в Рейнско-Рурской транспортной компании.

Мистер Холмс активно прорабатывал один пункт списка за другим, интенсивно перемещаясь по странам Европы и практически не предоставляя самому себе времени на минимально необходимый отдых. Однако его железный организм способен был выдерживать критические уровни нагрузок, и до поры до времени напряженный ритм поисков не сказывался на его работоспособности. Некоторую часть проверок выполняли также и служащие полицейских управлений тех или иных стран.

Доктор Уотсон оставался все это время в Брюсселе, где совместно с господином Пуаро принимал новые сведения по делу; достойная внимания информация вскоре находила своего адресата в пределах досягаемости телеграфной сети, однако пункт за пунктом покидали список без особенного успеха и результата. Мы не можем судить, принесла бы описанная тактика те или иные плоды; возможно, со временем свет истины и был бы направлен на требуемые цели, однако мистер Холмс, ясным образом наблюдая некоторую неэффективность избранного пути, направил в брюссельский штаб пожелание привлечь все административные ресурсы для изыскания информации, а также несколько изменить вектор розыскной деятельности и представить к его рассмотрению также и сведения о возможных государственных заказах на поставки драгоценных камней и ювелирных украшений. По всей вероятности, мистер Холмс возвратился к воспоминанию о попытке скрыть сделку от официальных властей и выдвинул гипотезу о возможном участии в деле государственного капитала.

Еще несколько дней прошли в напряженном ожидании и интенсивной работе, после чего в брюссельский штаб начали поступать немногочисленные официальные письма, содержащие информацию о подобных заказах. Одним из первых прибыло письмо высокопоставленного государственного деятеля, представлявшего правительство Голландии; в распоряжение штаба были переданы сведения о проекте, о котором не было известно даже полиции. В письме отдельно указывалось, что представленный материал является секретным, и правительство всецело полагается на известную скромность мистера Холмса.

Доктор Уотсон абсолютным образом проигнорировал в своих заметках содержание полученных документов, и пробел в его беспрерывной летописи продолжается непосредственно до краткой заметки о поимке преступников, широчайшем общественном резонансе и предварительных событиях, связанных с делом о рейгетских сквайрах. В силу этого нам приходится полностью отстраниться от записных книжек доктора Уотсона и обратить наш взор на недавно рассекреченные документы, связанные с описываемым случаем.

По свидетельству упомянутого государственного деятеля, в конце 1886 года высокие чины в голландском правительстве провели рекомендацию, связанную с внесением модификаций в статут высокой государственной награды – ордена Голландского Льва. Существовавший статут по ряду причин не был удовлетворителен, и его пересмотр позволил бы значительным образом расширить круг лиц, допускаемых к награждению упомянутым орденом. В обстановке секретности был подготовлен временный проект об увеличении количества степеней ордена, а также осуществлено создание эскизов новых орденских знаков, возлагаемых на кавалеров новой степени ордена.

Незадолго до того в казну государства начали поступать добываемые в новых колониальных месторождениях алмазы, и в целях демонстрации богатства и могущества государства было принято решение украсить новые орденские знаки ослепительно сверкающими бриллиантами, что и было заложено в подготовленные эскизы. На заключительном этапе реализации описываемого проекта государство должно было изыскать и назначить исполнительную компанию, которая ввозила бы колониальные алмазы, обрабатывала их и выпускала готовые знаки в соответствии с эскизами.

Указаны были и данные о самой исполнительной компании – Голландско-Суматранская компания, владелец и руководитель – известный европейский аристократ барон Мопэртуи. По сведениям автора письма, в рамках проекта исполнители как раз ожидали поставок алмазов из нового месторождения на Суматре, и правительству Голландии не хотелось бы, чтобы ответственная за новые орденские знаки компания пала жертвой махинаций транспортных мошенников из Дюссельдорфа.

Ни доктор Уотсон, ни архивные документы не сообщают заинтересованному читателю о дальнейших действиях мистера Холмса после того, как ему стало известно содержание упомянутого письма. Есть, однако, основания утверждать, что мистер Холмс ничем не выделил сей документ из числа прочих правительственных писем и, изучив все поступившие почтовые отправления, последовательно запросил некоторые связанные с ними факты. Ситуация изменилась после того, как по двум независимым друг от друга каналам мистеру Холмсу поступила информация, что в соответствии с принятой схемой реализации проекта Голландско-Суматранская компания обрабатывает ввозимые алмазы и производит готовые орденские знаки в специализированной мастерской в городе Кельн, Германия. В записной книжке самого мистера Холмса существует отметка, гласящая «Кельн, улица Рингштрассен, 25»; краткое исследование сведений, имеющих отношение к этому адресу, убеждает в том, что в 1887 году там располагалась мастерская по выполнению тонких ювелирных работ.

Записи, сделанные об этом деле господином Пуаро, свидетельствуют, что уже в конце марта мистер Холмс осуществил визит в правительственные учреждения Голландии, где изучил уже присланные Голландско-Суматранской компанией орденские знаки. Пробная версия знаков, присланная первой, содержала, по утверждению господина Пуаро, подлинные алмазы, однако десять серийных образцов, поступивших позднее, содержали в себе точным образом такие же цирконы, как входившие в перехваченный груз.

Господин Пуаро комментирует, что фактически в тот же день ведомые Холмсом службы правопорядка посетили основную контору Голландско-Суматранской компании, однако, хотя и извлекли из сейфов уже известные нам камни, не смогли призвать к допросу самого барона Мопэртуи, по несколько таинственному совпадению покинувшего страну три дня назад вместе с полученными от государства деньгами и определенным количеством подлинных алмазов. В Германии практически несколько часов спустя полиция арестовала соратников барона на предприятии в Кельне, где были обнаружены и упомянутые камни, и образцы производимых знаков с поддельными бриллиантами. Розыски главы компании были начаты немедленно, и с присущей ему энергией к ним подключился и сам мистер Холмс, в конце концов настигший барона в Лионе, где мошенник был передан в руки правосудия. Впоследствии сказавшееся перенапряжение физических и душевных сил ввергло мистера Холмса в болезнь и депрессию, о которых упоминал доктор Уотсон, вкратце комментируя описанное дело, и, хотя имя нашего великого соотечественника прославлялось в тот момент по всей Европе, сам он даже не смог впоследствии появиться на судебном процессе из-за необходимости восстановления сил.

Следствие получило существеннейший резонанс, в особенности – после обнародования информации о самой схеме мошенничества. Подкупом и обманом барон убедил чиновников в том, что в распоряжении его компании находится недавно разведанное месторождение, и получил столь желанный для себя заказ; в реальности же никакого месторождения не существовало. Для отвода глаз правительственных контролеров подлинные алмазы, закупленные на часть государственных денег где-то в Европе, грузились на транспорт и отбывали в Кельн; подставная компания в это же время закупала в Бельгии ковры, в грузы которых уже после отправки вкладывались цирконы – таким образом подделки пересекали границу и прибывали в Дюссельдорф, на тот же склад, куда поступали по пути в Кельн и подлинные камни из Амстердама. Груз сортировался и единым потоком шел далее в Кельн, где люди барона разбирали груз и подавали на обработку только цирконы. Огранку и вправление камней в оправу производили специалисты самой Голландско-Суматранской компании, вовлеченные в преступный план. Подлинные же алмазы соратники барона оформляли как отходы и ювелирно непригодные камни и отправляли обратно в Амстердам, где они и ложились в карман главы компании.

Со всей ответственностью можно утверждать, что, если бы не перехват груза цирконов и активное содействие мистера Холмса, полиция Бельгии, Германии и Голландии, очевидно, оказалась бы беспомощна перед грандиозным мошенничеством. Хотя в результате напряженной работы здоровье нашего великого соотечественника и пошатнулось, это косвенно привело нас к еще одному блистательно раскрытому впоследствии делу.

На этом сей отчет можно полагать завершенным. Остается лишь пояснить, что голландское руководство, восстановив некоторое самообладание после громкого разоблачения махинаций барона, сумело сохранить секретность проекта и лишь недавно допустило все обстоятельства к общественному рассмотрению; даже во время судебного процесса некоторые факты не разглашались, но публика и без того была удовлетворена раскрытием многочисленных подкупов, злоупотреблений и махинаций. Ряд чиновников был смещен со своих должностей, сам барон – надежно упрятан за решетку голландской тюрьмы. Правительство Голландии учло уроки, преподнесенные ему этим случаем, и проект новых степеней ордена Голландского Льва был через некоторое время закрыт и упразднен. Вновь к этой идее вернулись в 1892 году в связи с необходимостью создания награды за воинские и гражданские заслуги; в результате длительных дискуссий в Голландии был введен новый орден, орден Ораниен-Нассау, и в эскизах, а впоследствии – и в воплощении его орденских знаков уже не было ни одного бриллианта.

 

***